Еще она осторожная и тактичная, эта Бидди. Зная, как близки мы с ним были все эти годы, она держится в сторонке. Никогда не рискует высказать свое мнение. Никогда не предлагает непрошеный совет. И я никогда не прошу у нее совета.

А может быть, иногда и надо бы попросить.

– Чипсы, Китти-Кэт?

Папа вышел за мной во двор, где светит зимнее солнце. В руках у него миска с чипсами. Кудрявые волосы с сединой все еще растрепаны после работы на свежем воздухе; кожа обветренная, глаза сверкают, как сапфиры.

– Я как раз говорила Кейти, как хорошо, что она дома, – сообщает Бидди. – Верно?

– Конечно, – отвечает папа и поднимает стакан в мою честь.

Я тоже поднимаю стакан и пытаюсь улыбнуться, но это нелегко. Встречаясь с папой взглядом, не могу не заметить в его сияющих глазах легкую печаль. Я залпом глотаю пунш и тяну время.

Если бы вы посмотрели на нас со стороны, то ничего бы не заметили. Вы бы всего лишь подумали, что отец с дочерью счастливы оттого, что снова вместе в канун Рождества. И вы бы никогда не заметили невидимые волны боли и вины, которые плещутся между нами.

Моя стажировка в Бирмингеме никогда не вызывала проблем. Папа понимал, что это все, что я могла получить, и знал, что я не хочу обосноваться в Бирмингеме. Поэтому он не беспокоился. Стажировку в Лондоне он тоже воспринял спокойно. Ведь я, по его мнению, «только начинала», и мне нужно было накопить опыт.

Но потом я пошла работать в «Купер Клеммоу», и все осложнилось. Я помню, как сообщила эту новость ему и Бидди. Нет, папа все сделал правильно: обнял меня и сказал: «Молодец». Мы говорили о будущих визитах в Лондон и об уик-эндах на ферме, и Бидди испекла праздничный пирог. Но я все время видела у него на лице горестное выражение.

С тех пор у нас все пошло не так. Особенно после того последнего раза, когда он приезжал в Лондон вместе с Бидди. Это было почти год назад. О боже, это был кошмар! В метро были какие-то неполадки, и мы опоздали на шоу, на которое я заказала билеты. Папу толкали какие-то парни, и я думаю, что он испугался (хотя никогда бы в этом не признался). Он недвусмысленно сообщил мне, что именно думает о Лондоне. Я так устала и была так разочарована, что расплакалась и наговорила много лишнего.

С тех пор мы очень осторожны друг с другом. Папа не собирается снова наведываться в гости, а я его больше не приглашаю. Мы мало говорим о моей жизни в Лондоне, а когда это случается, я веду себя крайне осмотрительно. Никогда не упоминаю свои проблемы. И я никогда не показывала ему свою квартиру. Не могу же я показать крошечную комнату, где все вещи подвешены в убогом гамаке. Он бы просто не понял.

Потому что у папы есть еще одна черта – результат того, что мы так долго были очень близки. Он слишком остро воспринимает все, что со мной происходит, и болезненно реагирует – и тогда мне становится еще хуже. Он проклинает мир, когда тот плохо со мной обходится.

Папа так никогда и не простил Шона, парня, который разбил мне сердце в шестом классе. И он до сих пор хмурится, когда я упоминаю шорную мастерскую. (Я подрабатывала там летом и считаю, что они мне недоплатили. Самую малость. Но папа с тех пор их бойкотирует.) И я знаю, что он так реагирует, потому что меня любит. Однако порой это трудно вынести.

Когда я в первый раз поругалась с коллегой в Бирмингеме, я рассказала об этом папе. И горько об этом пожалела. Он упоминал об этом при каждом нашем разговоре не меньше полугода. Советовал мне пожаловаться в отдел кадров. Говорил, что я не могу за себя постоять. Он жаждал услышать, что коллегу наказали. И все это продолжалось даже после того, как я снова и снова уверяла папу, что все улажено и я больше не хочу это обсуждать. Как я уже сказала, все это от большой любви. И тем не менее это очень утомительно.

Когда я в следующий раз поссорилась на работе, я спокойно разобралась сама и ничего не сказала папе. Так было проще мне и легче папе. И ему лучше не знать, что я променяла его любимый Сомерсет на тяжкую борьбу за существование. Пусть лучше верит, что я веду «в Лондоне светскую жизнь» (его выражение).

Да, у меня болит от этого сердце. Мы были так близки – команда «Папа-и-Кейти». Я никогда ничего от него не скрывала – ни свои первые месячные, ни свой первый поцелуй. А теперь я постоянно начеку. Я утешаюсь тем, что непременно буду с ним откровенна, когда смогу рассказывать то, что сделает его счастливым. Когда мое положение будет более надежным.

Но пока до этого далеко.

– Я вспоминала Пещеру Санта-Клауса, – говорю я, угощаясь чипсами: мне хочется сменить тему. – Помнишь, какая началась драка?

– Эти несносные дети! – Папа с негодующим видом качает головой. – С воздушными шарами все было в порядке.

– Нет, не было! – Я смеюсь. – Они никуда не годились, и ты это знал! А что касается рождественских чулок… – Я поворачиваюсь к Бидди. – Ты бы только их видела! Они расползались прямо в руках у детей.

У папы хватает совести слегка смутиться, и я не могу удержаться от смеха. Это самая безопасная территория для нас с папой: прошлое.

– Так Бидди тебе сказала? – Папа раскидывает руки, словно обнимая поля, раскинувшиеся перед нами.

– Что сказала?

– Нет, не сказала, – отвечает Бидди. – Я ждала.

– Ждала чего? – Я перевожу взгляд с одного на другого. – Что происходит?

– Глампинг, – со смаком произносит папа.

– Глампинг? Что ты имеешь в виду – туризм класса люкс?

– Я читал про это в газетах, дорогая. Все знаменитости так отдыхают. У нас есть земля, у нас есть время…

– Мы это серьезно, – взволнованно вставляет Бидди. – Мы хотим открыть здесь площадку для глампинга. Что ты думаешь об этом?

– Не знаю, что и сказать. Туризм класса люкс?

– На этом можно заработать хорошие деньги, – говорит папа, и у меня возникает знакомое чувство тревоги. А я-то думала, что Бидди его утихомирила и безумные проекты папы остались в прошлом. Последнее, что я слышала, – это что он собирается создать бизнес типа «мастер на все руки», чтобы дополнить доход от фермы. И это разумная идея.

– Папа, открыть площадку для глампинга – это сложное предприятие. – Я стараюсь не выдать своего отрицательного отношения к идее. – Нужны инвестиции, знания… Ты думаешь, что все так просто? Однажды утром ты просыпаешься и говоришь: «Давайте займемся глампингом»? Для начала, разве тебе не нужно разрешение?

– Оно у меня есть! – с торжествующим видом отвечает папа. – Это же та самая диверсификация ферм, не так ли? Внедрить бизнес в эту область? Муниципальный совет обеими руками за.

– Ты обращался в совет?

Я поражена. Это серьезнее, чем я предполагала.

– Я обращалась, – говорит Бидди. Ее темные глаза сияют. – Я получила наследство, дорогая.

– Вау! – восклицаю я удивленно. – Я не знала.